Нельзя расстаться со Флоренцией, не оглянув, в последний раз, стройного, лёгкого её облика с высот Сан Миниато
Там, за Арно, над башней Сан Никколо, подымается площадка, с баллюстрадой. Бронзовый Давид, великолепный снимок, украшает её; в глубине, под тёмной зеленью кипарисов, вязов и платанов, выше благородного Casino, где кафе, подымается фасад церкви Сан Миниато, скромный, древний, по тоскански пёстро-мраморный. На площадке этой всегда есть кто-нибудь. Дети играют у подножия Давида. Продают цветы. На веранде кафе тянут красно-ледяной гренадин через соломинку, пьют кофе. Иногда музыка доносится. Иной раз рваный славянин с Балкан, с медведем на цепи зайдёт сюда — проделывает нехитрые забавы, смешившие нас в детстве. Странно видеть его здесь перед Флоренцией, раскинувшейся внизу, пред голубеющими холмами с белыми виллами, с синими, бегущими тенями облаков. Но и медведь вошёл, в конце концов, в гармонию. Яркая голубизна воздуха, светлый ветер, веющий с Казентина — опьяняющий дух Тосканы — всё это поглотило, приняло бедного комедианта с бедным зверем
Не за кофе, не за гренадином, не за музыкой бывают люди здесь. Отсюда открывается Флоренция. И часто, вечерами, тянет к Piazzale Michelangelo, вдохнуть прозрачности, спокойствия и прелести
Как светлая раковина, прорезанная изгибом Арно, лежит Флоренция в долине, окаймлённой мягкими горами. Что-то жемчужное есть в вечернем солнце, теплеющем её отливе, в нежной пестроте, взятой в смягчённом, дымно-золотистом тумане. Нечто девичье — в лёгкой стройности кампанилл, что-то живое, юное, вечно-меняющееся и вечно-нестареющееся, то, что называем мы нетленным. Это волшебное Флоренции всегда пьянит, дух омывает, просветляет
В вечере, мирно-золотеющем, уходит солнце. Вдали, на светлоозаряемых холмах сияет золотом стекло какой нибудь из вилл, бело-горящих среди зелени. А уж внизу, над Арно, нежно-сиреневое одевает город — чешую крыш, острые кампаниллы, мягкую глубину улиц. Дымка легка, туманна! Понемногу розовым наполняется воздух, горы порозовели, золото угасло, и тихо, однозвучно звонят Angelus церкви Флоренции. В светло-туманно-огненную даль, на запад, уходит Арно, мимо сада Кашинэ, заволокнутого нежно-лиловым. Позже, когда плотней укутается город в сизо-сиреневое, и лишь Палаццо Веккио, Санта Мариа дель Фиоре да Санта Кроче ещё теплятся алым, влево, вдоль бледнеющего Арно золотые огоньки означатся, тонкою цепью. Справа-же, с гор Пратоманьо, поползёт лиловый, клочковатый сумрак, и верхи гор заклубятся. Значит, вечер настал. Город уходит во мглу сиреневую, тает в ней, и всё больше, больше золотых, дрожащих огоньков является над ним
Купим последнюю розу у старушки на площадке, спустимся лесенкой, рубленной в почве каменистой — вниз, где течёт Арно, где трамвай бежит по набережной с Bagni Ripoli, весь переполненный рабочим людом, operai’ей.. А о Флоренции можно теперь мечтать, любить её, и вечно вспоминать
Тебе, Флоренция! Тебе, таинственная родина души, с первого взгляда узнанная, с первого дыхания полюбленная; тебе, молодость озарившая; тебе, счастьеподательница; тебе, о ком мечта оживляет сердце — тебе привет, тебе любовь
Великие соборы и дворцы; стройные кампаниллы, легко взбегающие, нежно звонящие. Бессмертные поэты, Орлы Трёх Царств и паладины Любви. Творцы Образов, прославивших стены, вас приемлющие. Безупречные ваятели, создавшие расу выше человеческой. Площади, улицы и переулки, дома и черепицы, мосты, сады и набережные, голуби на площади Синьории и веттурины перед Баптистерием; скромные альберго и неведомые Джиованни. Бедный осёл, везущий камень, собачка, задремавшая средь статуй Лоджии, жалкий комедиант и голодный медведь на Piazzale. Ветры, солнца, благоухания, пыль, дождь, весна и лето, зима и осень, дни и ночи Флоренции, розы её садов и жалкий сор мостовых —
все вы, великие и малые,
вечные и мгновенные,
древние, вчерашние, нынешние
и
завтрашние:
приимите поклонение странника краёв дальних. О ты, Флоренция — дева, звезда, мечта, фантасмагория
{Италия. Собрание сочинений. Книга VII. Издательство З.И. Гржебина. Берлин-Петербург-Москва. 1923. Типографиа Оскар Брандштеттер Лейпциг (посвящается Вере Алексеевне Зайцевой)}