<…> Я с удовольствием прибыл в столицу искусств. С невольным благоговением я проходил по тем улицам, по которым прошло некогда столько великих и славных собратьев моих. Сознавая себя незнаменитым и малым, я в то же время без ложной скромности знал принадлежность свою к семье, оказывающейся таким странным исключением в беспомощном однообразии человеческого рода. Я входил в неземной полусвет сакристии Сан Лоренцо и видел сон мраморных гробниц. Утро и День, Вечер и Ночь прислушиваются там к вечно звучащей музыке чувств окованных и непреодоленных. В усилиях рождается дух, враждебный небу и чуждый земле, печально взирающий на оставленное им тело и не желающий знать бесплотных радостей освобождения. Как тысячи вошедших сюда, я повторил за Микель Анджело глубокий вздох его творения
Я видел кабинеты антиков и галлереи новых картин. С небывалым успокоением я дожидался назначенного мне дня и часа свидания. Стояли холода, ледяной ветер дул в суровых улицах Флоренции, оправдывая её недобрую зимнюю славу. Между полосками свисающих карнизов светлела бледная, дышащая снегом лазурь неба. Мне показался угрюм и пуст город в эти холодные дни, после овеянной мягкостью морского ветра беспечной и оживлённой Венеции. Проходящие кутались в меховые воротники, дети грели руки подле уличных жаровен, где сморщенные старухи пекли каштаны. Я выходил на Понте Веккио, где в лавочках ювелиры перебирали свои кольца и браслеты иззябшими пальцами. Беззвучно катилось Арно, покрыв все камни ложа зеленоватой и мутной волной. В необыкновенно прозрачном воздухе, точно очерченные иглой, вырисовывались кипарисы окрестных высот. Склонявшееся к западу солнце окрашивало багрянцем стены домов, арки моста, поверхность вод. Звучал колокол, и, слегка вздрогнув, я вспоминал об ожидавшем меня закате завтрашнего дня
Когда наступил этот день и приблизился к своему закату, я вступил в вечереющий неф Санта Мария дель Фиоре. Флорентийцы любят проходить через свой храм, входя в боковую дверь и выходя в главную, пространство его служит как бы продолжением площади. Не обращая внимания на огни лампад, зажёгшиеся у дальнего алтаря, и пение вечерен, горожане пробегали один за другим, рассеянные и озабоченные. Стужа была здесь ещё чувствительнее, чем на улице, и одну минуту я позавидовал косматой шерсти пса, теревшегося у ног коленопреклонённой старухи. Желая согреться, я шагал взад и вперёд. Небесные огни ещё играли отблесками на верхних сводах, потом угасли. Зимние сумерки быстро наполняли собор, очертания старинных всадников, написанных на входной стене, колебались в неверном свете <…>
{Эгерия. Изд. З.И. Гржебина. Петербург. Берлин. Москва. 1923}